Время, люди и... горечь разочарований

Плюс самое дорогое — незабываемые встречи с удивительными людьми и постоянный интерес: как в дальнейшем складывается жизнь моих газетных героев? Тем более что нежданно-негаданно нахлынувший кризис — это надолго, если не навсегда.

Время неумолимо, а годы мчат как облака по небу ветреным днем. В мельканье месяцев и лет на прожитое интересно оглянуться... Под настроение перекладываю стопки пожелтевших газет домашнего архива. Чаще так случается зимой, а тут по весне засобирался на встречу со старшеклассниками, обдумывающими житье. Чтобы заинтересовать школьников непростым журналистским хлебом, сладким и горьким, отбирал для показа только республиканские газеты и журналы. И в который уж раз задержался на самом дорогом сердцу газетном развороте — с двумя очерками.

“Последнее письмо” — это повествование о трагической судьбе Леопольда Барановского, уроженца Букмуйжи, которого я отыскал на суровых берегах Енисея еще на заре перестройки. Насильственная командировка на Север затянулась на целых полвека, а вся вина ссыльного заключалась лишь в том, что его отец Антон Барановский, сгинувший в сорок втором в застенках ГУЛАГа, служил в полиции независимой Латвийской Республики. Десять лет мы вели переписку, а завершилась она через одиннадцать — второй встречей в Резекне. Тогда я и записал леденящую кровь исповедь об адовых муках без вины репрессированной латгальской семьи. Я и в дальнейшем поддерживал связь с необычным человеком, мечтавшем вернуться на родину. Мы договаривались о встрече в Краславе, но из Смоленска пришла скорбная весть. Точно знаю: Почетный гражданин Игарки унес обиду в могилу. Хотел, но так и не смог вернуться в родную Латвию — из-за бюрократических препон.

Так уж совпало, что и вторая статья в газетном номере от 25 марта 1999 года “Хозяйка медвежьего угла” тоже имеет прямое отношение к Резекне. Очерк начинался так: “О том, что в Латгалии живет женщина-охотник, я прослышал давно, но встретиться не торопился — знал: не жалует Зайга нашего брата-журналиста. Но, как говорится, попытка не пытка, и однажды в трудный день — понедельник — я рискнул явиться пред очи лесничего Вилянского лесничества. Зайга Граудиня только-только вернулась из леса и, окинув суровым взглядом незнакомца, молвила: “Беседа у нас не получится, на- терпелась я от газетчиков. Так меня расписали, что я зареклась. Извините, я очень занята...”

Из безвыходного положения меня спас серый кот, который вдруг очутился на рабочем столе лесничего.

— Ну что, Фридрих, скучал без меня? Вот я и вернулась, — ласково говорила хозяйка уютного кабинета, поглаживая мурлыкающее существо. Сам не заметил, как фотокамера оказалась в руках, а Зайга не только не воспротивилась съемке, но и принялась слегка позировать. Улучив момент, я выложил свой главный козырь:

— Мы с вами, между прочим, коллеги, я — дипломированный лесовод. Был в молодости и охотником, промышлял боровую дичь в дремучих заволжских лесах. Мечтал добыть глухаря и подстрелил в конце концов. Но с того дня, как добивал красавца-подранка на снегу, раз и навсегда решил: все, с охотой кончено. Вот уже три десятка лет хожу в лес только с фоторужьем.

Лицо моей строгой незнакомки вдруг преобразилось — расцвела улыбка, сменившая удивление...”

Одним словом — повезло! Родился очерк, украшение личного архива. О профессионале, в самом прекрасном смысле этого слова, о талантливом руководителе, о создательнице удивительного музея леса и о заботливой матери четверых детей.

Что есть, то есть: журналистская удача частенько подмигивает мне. Вот и на майской ярмарке в Краславе глазам своим не верю: лихая продавщица ходового сезонного посадочного материала уж очень смахивала на героиню той давней публикации. Не сестра ли? Закидываю осторожный вопрос о снимке с котом на рабочем столе. И... есть контакт! Одна незадача — назойливые покупатели мешают поговорить. Сезонный товар пользуется таким спросом, что Зайга с дочерью Валдой едва поспевают. В отличие от предыдущего, второй наш диалог начался с вопроса Зайги.

— Интересный в Краславе народ: спрашивают-переспрашивают, а как дело доходит до покупки — не спешат, а то и вовсе передумают. Товар-то наш отборный, в чем дело?

— В кошельке, — честно отвечаю я. — Не всегда желания совпадают с возможностями, экономят люди не от скупости. Не сожалеете, что отправились в столь дальний путь?

— Да нет, дело привычное. Мои обычные маршруты по Латгалии и Видземе в радиусе 150 километров, и в вашем городе не впервые. В Дагде тоже бываю. Сама за рулем грузовика. День, вроде, удачный, пару сот латов наторговали. Только не путать с прибылью, которая в лучшем случае составит латов восемьдесят. Легких заработков в нашей стране не бывает. Мой предлагаемый ассортимент — 500 видов однолетних растений, кустарников, плодовых саженцев и декоративных деревьев. В том числе и хвойных.

Время клонилось к обеду, людской поток на прибрежном рынке пошел на убыль. Мать поручила дочери Валде управляться одной, а мы отошли на свободный пятачок — с прекрасным видом на полноводную реку.

— Так и руководите лесничеством? И продолжаете охотой увлекаться? — опрометчиво выпалил я не к месту бодрые вопросы.

Лицо моей собеседницы вдруг погрустнело, и после долгой паузы записал я отнюдь не веселые новости. Конечно же, увлечение охотой — это на всю жизнь. А вот с должностью лесничего, которой верой и правдой служила 17 лет, Зайга распрощалась. После долгих сомнений и мучительных размышлений. Граудиня, профессионал до мозга костей, не могла оставаться соучастницей развала лесохозяйственной системы, которая создавалась десятилетиями. Коллеги ее добровольный уход расценили как протест незаурядного специалиста. Сейчас, по прошествии времени, ей даже откровенно завидуют, а кое у кого из бывших сослуживцев не выдержало сердце. Процесс разрушения на руку только нечестным людям, которые давно наловчились ловить рыбку в мутной воде. Зайга смело заявила, что сегодняшней Латвии ни профессионалы, ни совестливые люди не нужны. С ее слов, у бюджетного корыта, расталкивая друг друга, толпятся ненасытные однопартийцы и однопортфельцы. Судьба родины никого не волнует и каяться за содеянное никто не собирается. Кто распродал и разрушил Латвию, кто разогнал народ и лишил его будущего? Вопросы риторические и безответные.

Потомственный лесовод в третьем поколении и не помышляла о переквалификации. Подыскала старенький хуторок по деньгам, обновила его и разбила двухгектарный лесопитомник “Сакстагала”. За три года ведения частного бизнеса Зайга убедилась в правильности сделанного выбора. Одной с Валдой, школьницей, было очень трудно. Но, к счастью, вовремя подоспели на помощь сын Лаурис с невесткой Лигитой. Пытались они отыскать свое счастье и в Ирландии, и в Австрии, но, по большому счету, с чем уехали, с тем и вернулись. Теперь недавние гастарбайтеры совершенно другими глазами взглянули на материнский бизнес, признав его перспективным. По-настоящему родимый край начинаешь ценить только после долгой и трудной разлуки. Полноценное счастье можно и нужно строить на родине! Зайгу искренне радует такое откровение молодых, она верит и в безошибочный выбор дальнейшего жизненного пути двенадцатиклассницы Валды. На прощание мы с Зайгой сошлись на том, что в разрушенной и неуправляемой стране человеку только и остается жить по совести. А дальше — будь, что будет.

Новейшая история — цепь событий. Радостных — от восстановления независимости Латвийской Республики до обретения реальных свобод. И грустных — от хронической безответственности несменяемой правящей элиты до возможных перспектив банкротства страны. Да и может ли быть будущее у государства с сервисной экономикой, не имеющего стратегии развития даже на ближайшее время? Население стареет, уезжает, резко сокращается. На такой неблагодатной почве и дают пышные всходы горькие семена человеческих разочарований.

Алексей ГОНЧАРОВ.