Войны нет, покоя — тоже

Буханка хлеба на рынке стоила 100 рублей. Получить его в единственном магазине по карточкам — проблема. Основными поставщиками продуктов на базар были крестьяне. Каждый день из Белоруссии приходила масса людей — женщины, молодые люди — и просили хоть маленький кусочек хлеба, чтобы отнести обратно своей семье. Они шутливо прозвали себя “парашютистами”, из-за перекинутых через плечо мешочков. Некоторые рассказывали о жизни в тамошних колхозах и считали, что наши крестьяне пребывают в раю.

Между тем, сельчанам становилось все хуже: стали увеличивать план поставки зерна, мяса, шерсти, яиц. Росли налоги. Люди смертельно боялись обобществления, неминуемого при образовании колхозов.

В свою очередь, жители города впервые увидели радиодифузоры (тарелки-радиоточки). После того, как они остались без радиоприемников, были рады и этому чуду.

Советская идеология для многих была неприемлема. В канун очередной годовщины независимости Латвии, 17 ноября 1946 года, краславские гимназисты создают подпольную организацию “Daugavas sargi” (“Защитники Даугавы”). Выпускают нелегальный журнал, распространяют листовки. Позже в Индрской средней школе появляется организация “Latvijas brīvības sargi”.

Чекистов сильно озаботил тот факт, что почти одновременно появились листовки в Краславской, Скайстской, Дагдской, Извалтской, Индрской волостях. Подпольщики поддерживали связь с LPA (“Latvijas pagrīdes apvienība”). Осенью 1947 года была арестована большая группа учащихся 10-х, 11-х и 12-х классов. Всем вменили статью 58-1а (измена родине) и приговорили к 25 годам заключения. Многие домой больше не вернулись. Аресты продолжались и в 48-м, а также летом и осенью 49-го.

В ноябре 1947 года отменили карточную систему и ввели новые деньги. Люди снова встревожились: карточки гарантировали хоть какой-то паек, а что теперь?

Год 1948-й, первые послевоенные выборы. Массированная агитация, концерты, играет военный оркестр. Местом для избирательного участка в Краславе выбрали клуб. Помню, как накануне выборов в наш дом прибежал председатель избирательной комиссии и повышенным тоном велел взять ведро с водой, тряпку и следовать за ним. Поскольку домочадцев на месте не оказалось, пришлось этим заняться мне. Войдя в здание, увидел милиционера, который перочинным ножичком соскребывал со стены слова “Смерть Сталину”, выведенные крупными черными буквами. Хотя позже это место неоднократно закрашивалось, слова все равно проступали. Не исключено, что надпись сохранилась до сих пор.

И вот наступило роковое 25 марта 1949 года. Днем раньше в помещениях теперешнего похоронного бюро (цоколь здания ЗАГСа) расположились “краснопогонники”. Три дня на станции стояли товарные вагоны, окруженные часовыми, в ожидании обреченных, ни в чем не повинных пассажиров. В эти дни при звуке останавливающейся машины люди цепенели от ужаса. Страх и неведение охватили тех, кого уже заточили в “скотские” вагоны. По нужде — либо на общее ведро, либо под вагон. До сих пор не без содрогания вспоминают об этом совсем юные тогда парни и девушки. Одновременно с “зачисткой” провели “добро- вольную” коллективизацию в деревнях. Началась колхозная жизнь. Впрочем, первое коллективное хозяйство — “Новая жизнь” — появилось чуть раньше.

В сентябре того же 49-го была арестована еще одна группа учащихся. Допросы шли в доме Скринда по улице Ригас. Аресты продолжались и в начале 1950-го.

Возле пожарной, недалеко от снесенных зданий установили бюст Сталина. Его смерть многие восприняли как личную трагедию: ушел из жизни символ, вождь, царь и бог. Однако существовало и другое мнение. Некая женщина, вынесшая всю тяжесть войны, побывавшая в эвакуации, потерявшая мужа и сына и неплохо разбиравшаяся в государственной системе, была поражена, что многие так тяжело переживают потерю вождя, и бесстрашно утверждала: “Пройдут годы, и вы многое узнаете. Пока вы спите, но скоро проснетесь”.

Спустя немного времени сталинский бюст убрали. Снесли и пожарную. Что же до памятника другому вождю — Ленину, то Краслава, похоже, единственный город, где его никогда не было.

Эдмунд ГЕКИШ.