Уравновешенный, спокойный, тихий — таким он был...

Говоря о своем брате, Ирена Лавринович вспоминает и этот случай: “Когда маму спрашивали, куда вы теперь поедете, она отвечала всем, что в Шкяуне, к своим родителям. Однако ей посоветовали другой вариант — затеряться в большом городе. В Риге жили родственники маминого отца, к тому же заболел старший брат Эрик, и ему потребовалась срочная операция. Так мы оказались в столице. Отец все же попал в Центральную тюрьму, откуда пришло одно-единственное письмо: “Женушка, напиши, кто у нас родился и как назвали...”

Валдис был младшим ребенком в семье. Отец его так и не увидел. Лишь в наши дни узнали, что он был осужден и вывезен куда-то в Коми АССР. Затем след теряется”.

Первые школьные годы, с 1-го по 3-й класс, Валдис провел в Шкяуне. Семья все же вернулась в Латгалию, и дети вместе с мамой поселились в старом домике ее отца. Начали строить новый, уже и под крышу подвели. Но нашлись такие, кто усмотрел в дедушке кулака — это ж надо, 18 га земли! Дом национализировали.

Ирена училась в Эзерниекской средней школе. Окончив ее в 1950 году, здесь же начала работать. Получив квартиру, сразу взяла к себе маму и младшего брата. Домик в Шкяуне для жилья давно не годился — построив новый, его собирались сносить. Старшего брата, Эрика, призвали на воинскую службу.

Эзерниекскую среднюю школу Валдис окончил в 1959 году. С тех пор, собственно, и начались поиски себя. Советовали ему одну, другую профессию, парень-то разносторонний. Однажды он сказал сестре: “В том-то и дело, что разносторонний. Будь у меня один, но настоящий талант, не разменивался бы на мелочи”. И все же одним советом Валдис воспользовался и поехал в Ригу — поступать в академию художеств. Прочитал, что надо показать рисунки. Взял те, что были — выполненные тушью. В приемной комиссии Валдису сказали, что эти работы — на уровне второго курса и попросили показать картины. Их практически не было.

“Молодой человек, а вы идите в студию изобразительного искусства, за год освоите все, что необходимо для поступления”, — посоветовали Валдису. В приеме документов ему никто не отказывал, но откровенно дали понять: с таким багажом воспитанникам художественных училищ он не ровня.

Валдис выбрал иной путь — поступил на филологический факультет. А тут, как назло, реформа образования! Очное отделение на гуманитарном факультете закрыли, остался выбор между вечерним и заочным. Жилья в Риге он не имел. Эрик к тому времени работал в Елгаве, и Валдис поехал к нему, намереваясь продолжать учебу заочно. Не вышло. Работал строителем, ввязался в политику, за “дело о флаге” был исключен из комсомола.

“Так брат вернулся в Эзерниеки, пошел в колхоз, — продолжает воспоминания Ирена. — Поехал он однажды к родственникам в Резекне. Встретил там девушек из родни, готовившихся к вступительным экзаменам в местное училище прикладного искусства. Рисование давалось им с трудом, и Валдис, как мог, помогал. А девчата возьми да скажи: “Почему бы тебе самому не поступить туда?” Поразмыслив, в последний момент отнес документы, и, ко- нечно же, его приняли. Но он не скрывал, что делает это только затем, чтобы потом попасть в академию. Однако окончить училище ему не было суждено.

Начинающие художники — народ богемный. Собрались однажды в кафе, и давай вести антигосударственные разговоры. Когда после случившегося я спросила брата: “Тебе мало дела с флагами?”, он ответил: “Я-то молчал, а вот друзья во всеуслышание распространялись о создании организации, во главе которой якобы поставят меня...” Поскольку училище уже имело серьезные неприятности, руководству поручили разобраться с подопечными. Долго думали, с какой формулировкой отчислить неугодных. Слава Богу, у многих оказалось “хвосты”, в том числе и у брата”.

И снова Валдис вернулся в Эзерниеки, работал в мелиорации. А тут — неожиданный поворот. Можно сказать, по иронии судьбы он становится учителем. Близилась 50-я годовщина октябрьской революции, и директору Эзерниекской школы Янису Куцину надо было позаботиться о соответствующем оформлении учебного заведения.

Через Ирену директор позвал Валдиса. Мол, надо бы нарисовать плакаты для сцены и зала.

Ирена: “Брат сказал, что это идет вразрез с его совестью. На что директор якобы ответил: “Закрой рот, юноша, и никогда больше ничего подобного не произноси!” Валдис нарисовал замечательные плакаты. Чертил он мелом и углем, но получилось так хорошо, что комиссия, которой директор самодовольно все показал, пришла в восторг: мол, именно это и требовалось”.

LavrinovicsСпустя время школу покинула учительница рисования — вышла замуж и уехала. Вместо нее директор пригласил Валдиса. “Меня учителем?” — удивился тот. “Тогда скажи, что лучше: или вообще никто не будет учить, или такой, кто хоть что-то умеет”, — убеждали его. Ставка преподавателя рисования невелика, и по совместительству Валдис проработал в школе года два. В то время интенсивно обучали русскому языку, количество часов росло, потребовались педагоги. Валдису предложили поступить заочно на факультет русского языка Даугавпилсского пединститута и одновременно вести этот предмет в школе. Поступил, и, на удивление, понравилось.

“Говорил мне, что под влиянием классической русской литературы, замечательных педагогов обрусел, — вспоминает Ирена. — Начал писать стихи на русском языке. До тех пор Валдис писал только на латышском. А вообще у нас в роду есть и латыши, и латгальцы, и дед-поляк, и бабушка из Видземе. Словом, смесь”.

Успешно окончив вуз, Валдис проработал в Эзерниекской средней школе до 1990 года. Ушел под давлением обстоятельств, но до самой смерти — 2 июня 2000 года — он посвящал себя детям: преподавал русский, латышский язык и рисование в Упмальской основной школе, в Берзиньской волости. Эти края Валдис называл уголком противоречий. И говорил сестре, что столько теплоты и добра ему еще нигде не доводилось ощущать.

При жизни он поддерживал связи со всеми близкими себе людьми. В памяти Ирены и Эрика Валдис остался уравновешенным, тихим человеком. Он души не чаял в своих внуках, заботился о них.

Литературное наследие Валдиса — огромное. Он написал множество стихотворений, сохранилась, к сожалению, примерно сотня на русском яыке, и того меньше — на латышском. Когда-то в Риге Валдис встретил друзей, пообещавших организовать издание сборника, и отдал им общую тетрадь, в которую записывал стихи на латышском, не оставив себе копии. Тетрадка пропала бесследно. Не успел он выпустить и русский сборник, хотя готовился к этому — переписывал, систематизировал.

По мнению сестры, Валдис весьма легкомысленно относился к своему творчеству: мол, не беда, напишет еще. Недолго сокрушался и по исчезнувшей тетрадке. Налево и направо раздавал картины, в личной коллекции остались немногие, которые теперь перешли к близким. Валдис обладал даром карикатуриста, и этим пользовались как педагоги, так и учащиеся. Рисовал он обычно тушью.

“Эти карикатуры — в основном из школьных стенгазет, — продолжает рассказ Ирена. — Я скопировала их и собрала воедино. Обычно нарисовать карикатуру просил дежурный класс, иногда — педагоги. Повод один — если кто-то напроказничал. Недавно я прочла в “Эзерземе”, как молодежь плюется семечками. Этой “болезни” не избежала и наша школа, еще во времена, когда там работал Валдис. Вот он и изобразил свинью, плюющуюся лузгой.

Карикатур было много. Когда я стала собирать материалы для школьного уголка истории, Валдис попросил уничтожить все, где названы личные имена. Откуда ему было знать, что сегодня карикатуры пишут даже на первых лиц государства! Я выполнила просьбу брата, сожгла рисунки в топке школьной котельной. А однажды, на очередной встрече выпускников, они стали искать именно те, где были их имена: мол, интересно бы взглянуть. Очень жаль, но такова была воля брата”.

Десять лет Валдис прожил в браке. Родилась дочь и трое внуков. По темпераменту этого человека можно отнести к выраженным меланхоликам. Возможно, потому во многом его жизнь катилась по другим рельсам, чем того хотелось бы.

Юрис РОГА.