Краслава: взгляд в прошлое I

Есть в этом названии, о смысле и происхождении которого не умолкают споры и по сей день, нечто чарующее, усиливающее ностальгию тех, кого судьба оторвала от родимых и милых сердцу мест. Ничуть не стесняясь высокопарности, можно смело утверждать: Краслава для многих тысяч своих сыновей и дочерей стала воплощением Отечества — в самом прекрасном смысле этого слова.

Таков рок каждого провинциального городка: повзрослевшие его жители вольно или невольно покидают свою малую родину — на учебу или в поисках лучшей доли, а то и за счастьем, слепо следуя за своей второй половинкой. Проходят годы и что же? Из множества устных откровений, из искренних строк писем известно: на новых перекрестках судеб большинство коренных краславчан всю жизнь испытывают щемящую сердце боль ностальгии и при первой же возможности они возвращаются на берега детства.

По-настоящему счастлив тот, кто посвятил свою жизнь городку со старинным названием Креславка, за рождение и расцвет которого мы обязаны графам Платерам. Замок, костел, старинный парк, памятник Карницкому — главные символы города, дающие Краславе серьезный шанс на туристические перспективы. Второе богатство уникального населенного пункта — местные люди, не только бережно сохраняющие историю, но чьи имена становятся заметной частицей многовековой летописи. С полным основанием к таковым мы относим Эдмунда Гекиша, который по осени предложил редакции объемистую рукопись воспоминаний.

Получив согласие автора на некоторую литературную доработку, мы надеемся, уважаемые читатели, что печатные мемуары заинтересуют вас. По возможности, постараемся иллюстрировать главы повествований историческими снимками. Детская память цепкая, и каждый человек в возрасте ловил себя на мысли, что некоторые дни, маленькие отрывки из жизни, долгие-долгие годы живут в воспоминаниях в мельчайших подробностях. Вот лишь отрывки одного летнего дня из воспоминаний пятилетнего Эдмунда.

… Мои родители — приезжий латыш Маркус Гекиш и краславская полька Мария Нарушевич. Большая, но обычная по тому времени семья: я был младшим из четырех братьев, а после меня еще родились сестры — Валентина, Виктория. Повезло нам жить в самом центре города: дом примыкал вплотную к хозпостройкам аптеки Бонина. Замечательное место! Снизу пруд и речка, рядом огромная базарная площадь, где раз в неделю проходили громадные ярмарки.

Была пятница — базарный день. Выбежав босым на площадь, я увидел привычные толпы народа. Пахло лошадь-ми — ведь сюда приезжали сотни повозок. Не только местные продавцы, но и рижские купцы, которые оптом скупали у крестьян сотни кур, яйца, деревенское масло, расфасованное в “фунтовые” кирпичики”. Обработанных кур, как и прочую продукцию назавтра отправляли на подводах к поезду.

Случалось, что столичные заготовители останавливались в нашем доме, и тогда мне, младшенькому из мальчишек, перепадало от гостей в подарок несколько сантимов. И пусть мне было всего пять лет, но я точно знал, как распорядиться своим богатством. Побродив среди базарных лотков и повозок с громадным предложением товаров — овощей, фруктов, мясо-молочных продуктов, изделий ремесленников, я обычно задерживался у тех прилавков, от которых разносился аромат свежеиспеченных баранок и пряников. Вертя желтые монетки в ладони, я всегда раздумывал, как их лучше потратить. Иногда покупал пряники в палатке, но чаще — конфеты в соседней лавке Требухова, вход — прямо с площади..

Ярмарочный шум надоедал и я, сделав несколько десятков шагов, мог уже любоваться с высокого холма на домик Репинских (позже Марковских), вросший в живописный полуостров словно теремок, к которому вели три моста. По одному, со двора владений Апарниека (со стороны универмага) повозки двигались к кузнице Репинского. Второй, со стороны улочки Дикю, был переброшен через проточку между речкой Яньупите и прудом, позже он стал пешеход-ным. Третий мост (в конце улицы Студенту) вел на лесопилку. Самый большой — на главной дороге — тоже был в то время деревянным, а под ним — мельничная плотина.

Вид с него на Даугаву был совершенно иным, нежели в наши дни. Берега Яньупите в то время были пологими, на них росли лишь несколько старых ив, в раскидистых сучьях которых любили играть в свои военные игры городские мальчишки. Краславе не раз приходилось переживать сильные наводнения. В сорок седьмом вешние воды прорвали мельничную плотину, и бешеные потоки срезали пологие берега речки Яньупите, превратив их в обрыв.

Возможно, в то утро я сбегал еще и на берег Даугавы, который, словно магнит, притягивал нас, пацанов. Еще бы, почти каждый день по реке шли вереницы плотов. Строптивая Двина приучила плотогонов делать непременную остановку в центре города, где их поджидали бригады местных водных проводников, знавших, как сопроводить плоты через пороги. Кстати, самые коварные места находились как раз против Августовки, и по сей день каменная гряда сохранила название Забора. Видимо, самый опасный участок реки для плотогонов, где о крупные валуны не раз разбивались связки плотов.

В том месте и поныне на дне сохранился камень со знаками голода. Если он обнажался, то приносил несчастье людям: не только неурожай, но и нерабочую реку, когда из-за низкого уровня воды невозможно было гнать плоты в Ригу. Безработица во все времена являлась народным несчастьем.

Мы, мальчишки тридцатых годов, любили пробежать по прибрежной тропе к тому месту, которое нынче получило новое название Президентское — с того времени, как здесь принимали у костра главу государства Гунтиса Улманиса. Исторически тот живописный изгиб реки с видом на островки сохранил местное название Рум. Думаю, потому, что на том удобном берегу постоянно складировались бревна (местное название штабелей – румы), из которых вязались плоты для дальнейшего сплава по реке. На том же берегу шли и бойкие торги лесом. Мне, как старожилу, очень приятно, что теперь стараниями Гослесов на том историческом берегу появилось замечательное место отдыха для туристов. Ведь главное притяжение Краславы — природная красота, которую мы обязаны не только хранить, но и приумножить.

Эдмунд ГЕКИШ.

Алексей ГОНЧАРОВ.