Не сетуя на жизнь, не жалея себя

Меня восхищают ее самоотверженность, готовность посвятить себя другим, не задумываясь о собственной выгоде. Она не сетует на проблемы со здоровьем, всегда бодра, приветлива. Нелегкие колхозные будни, скот, дети… И при этом она всегда находила время для подруг. Несмотря на занятость, нас, детей, мама берегла, даже баловала. Помню ее слова: мол, детей надо жалеть, ибо обидчики на их пути еще встретятся. Чересчур строгой она не была никогда, но уважением пользовалась. И как-то не хотелось ее разочаровывать. Все говорила: живи своим умом, а не чужим!”

Большой юбилей в кругу детей и внуков Рита-Ирена Йоксте отпраздновала несколькими днями раньше — именно тогда им было удобно съехаться в родной дом. А вот беседа с журналистом пришлась как раз на день рождения. Невзирая на солидный возраст, пенсионерка по-прежнему держит скот, не сто-ронится общественной жизни, даже звонит в костельные колокола, что не всем мужчинам по силам, отвечает за недавно построенную часовню. Госпожа Рита умеет найти контакт с каждым, поэтому люди охотно обращаются к ней за советом, в том числе, религиозного характера.

Букет цветов от редакционного коллектива и сувенирная кружка с логотипом “Эзерземе” стали для хозяйки не меньшим сюрпризом, чем желание написать о ней. Под воздействием эмоций женщина засомневалась: “Не уверена, достойна ли я этого…” Тем не менее, разговор состоялся, и получился он весьма продуктивным. Не без удивления узнал, что она единственная из жителей многоэтажки выписывает “Latvijas Avīze”. Что до газеты Аглонского, Дагдского и Краславского края “Эзерземе”, то с ней Рита не расстается с молодых лет. Однажды даже выиграла в лотерее символический приз — авторучку. Некоторые соседи на этот счет замечают: мол, Рита у нас — самая богатая. Она же парирует: “Не богатая, а информированная — благодаря газете. Она действительно хорошая”.

Родилась Рита-Ирена в деревне Вайшли Букмуйжского прихода. Ксендз Езуп Казлас отказался крестить новорожденную Ритой (мол, это имя “чивлей”) и дал латгальское — Ирена. Всего в семье было четверо детей — сын и три дочери. Одной из сестер, которая жила в Саласпилсе, уже нет на свете. Воспитывала детей фактически мама, так как отца репрессировали, и 10 лет он провел в архангельской тюрьме.

“Мне было шесть лет, когда забрали отца, и мы, четверо малышей, остались с матерью, — вспоминает Рита. — Были подавлены, унижены. У нас отобрали все, в том числе, молотилку, движок. Даже окна в доме выбили. Мы, дети, смотрели в окна, а они камнями… Обобрали до нитки да еще бандитами обозвали. Тяжко было на душе. За людей нас стали считать только после восстановления независимости. Даже на чай позвали, когда в волости освящали красно-бело-красный флаг. Приятно! Отец, не принявший тогдашний режим, наверное, пользовался бы почетом и уважением. Но после тюремных побоев он вернулся домой практически нетрудоспособным”.

Родное гнездо Рита покинула в 1962 году, когда вышла замуж. Правда, недалеко, через дорогу. Венчались в костеле, свадьбу, как и принято в Латгалии, гуляли на два конца. С гармошкой, воспеванием. Словом, все как у людей. Муж Риты Валерьян был трактористом-бульдозеристом. У нее же только семь классов, учиться дальше не получилось. Вся трудовая жизнь — 32 года — прошла в животноводстве. Работала дояркой, свинаркой, но дольше всего — 16 лет — на птицеферме совхоза “Эзерниеки”. С одной фермы на другую, разве что за телятами не ухаживала. Когда совхоз развалился, пару лет поработала уборщицей в конторе и школе.

Вклад женщины в развитие хозяйства был по достоинству оценен: три медали “Победитель социалистического соревнования” (за 1974, 1976 и 1977 годы), медаль “Ветеран труда СССР”, две бронзовые медали ВДНХ. Вручали их в Краславе, на торжественное мероприятие приглашали лучших тружеников района. Конечно же, дарили подарки. В трудовой книжке Риты — также множество благодарностей. Все это доставляет ей удовольствие: “Рада, что была не из последних!”

Тяжелая работа не лучшим образом сказалась на здоровье, и теперь Рита “сидит” на лекарствах от боли в суставах и сердечнососудистых заболеваний. Вместе с мужем она вырастила двух сыновей и дочь. Только ни один из них не пошел по стопам родителей и не связал жизнь с сельским хозяйством. Просто учились в ту пору, когда молодые на село уже не стремились, и сельскохозяйственные профессии не котировались. Андрис живет в Белгороде, работает на кабельном телевидении. Оставил за собой латвийское гражданство, гордится паспортом, при этом пользуясь уважением российских коллег. Силвия начинала в Дагде швеей, а, выйдя замуж, переехала в Айзкраукле и уже 10 лет возглавляет рекламный отдел местной газеты “Staburags”. В прошлом году при поддержке редакции заочно окончила вуз. Ивар в свое время был отличником Резекенского художественного училища, занимался керамикой. Одно время поработал в Краславе методистом, но не устроила зарплата, и ушел в пограничники. Прослужив 17 лет, теперь снова учится — в Резекне. У всех детей свои семьи. Гордость Риты — семеро внучат, 4 девочки и 3 мальчика. Все хорошо рисуют, а некоторых природа наделила более ярким талантом. Например, Агнесе учится на дизайнера, играет на флейте и баритон-саксофоне в составе квартета. В свою очередь, Инесе владеет роялем, поет в хоре. Нынче обе примут участие во Вселатвийском празднике песни и тан-ца школьной молодежи.

Прабабушкой Рита еще не стала, но, похоже, ждать осталось недолго: сыну Андриса уже 22, а дочери Силвии недавно исполнился 21. Активисткой общественной жизни Рита стала с приходом в фольклорный коллектив Эзерниекского нардома “Акминейца”. Поет в нем с самого начала. На репетиции ходить было нелегко, тем более что в ансамбле пела ее начальница. Постоянно приходилось оправдываться: мол, справилась на ферме побыстрее и поручила человеку присмотреть за ней. В “Акминейцу” она, образно говоря, вцепилась зубами, ибо поняла: только так она выйдет в люди, ведь иначе с фермы никуда. Особенно заметным коллектив стал в первые годы после восстановления независимости: пели на мероприятии по случаю освящения государственного флага, а также встречая первого президента новой Латвии Гунтиса Улманиса. Теперь хранит фотографию, сделанную у средней школы. В последние годы Рита подумывает об уходе из коллектива, но на столь радикальный шаг пока не решается.

В меру сил она поет также в церковном хоре, лет двенадцать выполняет обязанности звонаря, заведует каплицей, поскольку живет по соседству. При- нять усопшего, прибрать, зажечь свечи, следить, чтобы не загорелось — это лишь некоторые обязанности пенсионерки.

С костелом Рита связана давно и прочно. Мать была верующей, она и приучила дочь сызмальства молиться. При советской власти Рита регулярно ходила в костел, так как была простой женщиной и ничего не боялась. Теперь многие, для кого тогда храм был под запретом, охотно туда идут.

Рита: “Были люди, знавшие, что в костел им нельзя. Однако они не запрещали делать это другим, не записывали на клочке бумаги имена тех, кто туда ходил. Приезжала к нам органистка из Риги, работавшая также учительницей. За- помнился ее совет: “А вы говорите всем, что нравится органная музыка, поэтому и ходите в костел!”

Хозяйство, живность — это как бы само собой разумеется. В Ритином возрасте так много работает редкий. А она не расстается со скотом с тех пор, как вышла замуж. Правда, хозяйство во все времена было небольшое: корова, пара свиней, с десяток кур, коты, собаки и пр. Недалеко от центра купили старый дом с 7,2 га земли, там скот и находится. Муж Валерьян умер в 2001-м, было ему шестьдесят. С тех пор Рита все делает сама. На тяжелых работах помогает сын Ивар, а когда требуется трактор, выручает Густав Матусевич.

Рита вяжет вкуснейшие сыры — и по собственному рецепту, и по книжкам. На концерты никогда не едет с пустыми руками. В прошлом году по просьбе крестника Юриса варила Янов сыр даже для краевой думы. Да и вообще, наверное, нет работы, которую Рита не умела бы. Она и вяжет, и шьет, даже швейная машинка в доме есть. Новомодные изделия — оригами, бисер — видела, но сама еще не пробовала.

“За свой век пережила многое, — вспоминает Рита. — Самым интересным было время, когда пришла петь в “Акминейцу” и ощутила внимание к себе. В каждом крае латгальцы говорят по-своему, как правильно, я не знаю, но в основном общаюсь на латгальском.

Куда только не ездили с концертами! По Латвии, Белоруссии. Интересное было время! В животноводстве ведь как — ты все время привязан, словно пес на цепи. Люди празднуют, а мне на ферму. Выходила в ночную смену, сама себе и сторож, и ветврач. Научилась уколы делать, поросят кастрировать. Иначе бы не видать мне тех наград. Это теперь безработные ходят друг за другом, а за ними — несколько проверяющих. Мы же полагались только на себя.

Теперь при виде груды развалин на месте процветавших ферм сжимает сердце. Только что построили в Удрии новый птичник, как вскоре его пришлось снести. Но больше всего переживаю за современную молодежь. Все думаю: чего они ждут, от кого? Могут ведь обеспечить себя сами, но не хотят. Сдается мне, виноваты в этом не родители, а общество. В школе ребенка и не думай приставить к работе, скажем, пол помыть. Помню, мой Ивар, будучи школьником, и свеклу полол в совхозе, и картошку копал. По утрам иногда жаловался, что не хочется идти на прополку, не любит кактусы… (имел в виду осот). Но шел. Теперь, гляжу, сгорбленная бабуля на коленях полет грядки, а внучка по поселку разгуливает. Когда мы росли, все было по-другому. На танцы, гулянки без родительского разрешения ни-ни. В совхозе одна работа погоняла другую, успевай только поворачиваться. К четырем на ферму, но вставать приходилось гораздо раньше — чтобы воды нагреть для мужниного трактора, на котором он чистил дорогу в Андзели. А вечером замусоленный комбинезон выстирать, причем вручную, автоматов тогда не было. И не жаловались, что тяжело.

Растить наших детей было непросто. Садиков не имелось, оставить не на кого. Можешь или не можешь выйти на работу, никого не интересовало: Ивару исполнился год, и девай его, куда хочешь. Андриса таскала с собой на ферму. Посажу в телячью загородку, а сама коров доить. Однажды мальчик выбрался, встал на навозный транспортер и прикатил ко мне. Слава Богу, жив-здоров остался. В 1969-м, когда из Вайшлей перебрались в Букмуйжу, детей уже можно было в садик отдавать. Но круглосуточно, на целую неделю. Малышам это не нравилось, и при виде уходящих родителей за забором поднимался громкий рев. Но что поделаешь — надо на ферму. А они были большие, скота много. Три раза за день пешком в Мортини, подвезти некому. Меня бесило то, что животноводов считали ворами, а трактористов — пьяницами. Между тем, из нас все соки выжимали. Передохли цыплята — виновата птичница. Каких привезли, тоже никому нет дела. Трактористы, вдыхая пыль и ядохимикаты, оставили в поле все свое здоровье. Зато сегодня мы видим, кто на самом деле вор. Проклинать — дело нехитрое. Только что от нас зависело? Десять начальников на одного работника, не знаешь, которого бояться…

Не без горечи вспоминаю приватизацию. Делили все тайком. Тогда я работала уборщицей в конторе. Прихожу ночью печки топить — глядь, а шкафа уже нет, только пыль да разбросанные книги. И все делают вид, что знать не знают, ведать не ведают. Так все и растащили. А ведь самим было бы легче, отдай хотя бы письменный стол простому человеку”.

Побывать за границей Рите не довелось. Обладая чувством юмора, она не скрывает: “Дети иногда шутят: мол, увезти куда-то маму возможно только вместе с коровой. Но они в курсе, что это мое хобби, и боятся обидеть запретами. Не знаю… Сидеть на лавке и болтать ногами? Не могу я так. Наша мама жила бедно, но никогда не выпускала детей из дому, не положив в сумку гостинца. Вот и я так делаю. Причем не потому, что они нуждаются (наоборот, живут в достатке). А потому, что мои дети”.

Юрис РОГА.