Не ради наград. Ради будущего и по твердому убеждению

После долгих уговоров он согласился поделиться воспоминаниями о самых ярких событиях тех лет.

Вместо пролога

“…В детстве я был пастушком. Да-да, коров пас, — вспоминает Адольф Лочмелис. — Может, поэтому так трогает меня песня “Es dziedāšu par tevi, tēvu zeme!”, в которой есть такие слова: “Kur agrā rītā kuplas smilgas bradā ar basam kājām ganiņš bārenīt's…” Или: “Kur vaidot māte gaitā staigājusi un, Dievu pielūgdama, baznīcā”. Кстати, моя матушка была очень набожной женщиной, и по полевой тропинке часто ходила в костел”.

Мы сами будем править своей Латвией!

“Я считаю, что все началось как раз в этом здании — где и поныне распологается редакция “Эзерземе”. Константин Макня со своими сотрудниками стали самыми активными борцами с компартией и ее местным лидером Дмитриевым. Вначале я не участвовал ни в каких собраниях. До тех пор, пока в мой кабинет не пришел главный ветврач Алоиз. Оказывается, в Дагде уже образовалась ячейка Народного фронта, которую как раз и возглавил он, главный ветеринарный врач колхоза “Бривиба”. Мы с ним поддерживали теплые отношения, я никогда не обращался к нему “товарищ ветврач” или какой-нибудь там другой “товарищ”, а просто — Алоиз и Адольф. Так вот он мне и говорит: “Знаешь, Адольф, тебе не мешало бы вступить в Народный фронт”. В ответ прошу назвать тех, кто в нем уже состоит. Когда он стал перечислять фамилии, я подумал: а ведь это самые светлые умы Дагды и “Бривибы!” Причем не только специалисты, но даже два моих механизатора, в отношении которых мне и в голову не могло прийти, что посмеют пойти против коммунистов. Все было просто, как дважды два — стенка на стенку. И пусть мне не говорят лозунгами, мол, демократия там, прогресс… Долой коммунистов, в своей Латвии мы будем править сами! Именно так это было. Слушал я Алоиза и понимал, что больше не имею права оставаться в стороне. Вступил в дагдскую ячейку Народного фронта, где уже было немало народу. И потихоньку вперед, вперед”.

Родился как человек, умер как коммунист

“Будучи членом Народного фронта, я, тем не менее, продолжал работать председателем колхоза — ни у кого не хватало смелости за меня взяться. И тогда, то ли в 1989-м, то ли в 90-м, точно уж не припомню, 18 апреля — в свой день рождения — на колхозном собрании я положил на стол партбилет. Сказал при этом: “В этот день я родился как человек, но умираю как коммунист!” И вышел из зала. Позже, на заседании правления, бригадир по животновод- ству поставила вопрос: “Адольф Адамович вышел из партии, а, насколько мне известно, беспартийный не может работать председателем…” Видимо, она на полном серьезе полагала, что правление начнет обсуждать это. От души рассмеялся: дудки, останусь до конца и уйду, когда сам того пожелаю. В себе был уверен. Впрочем, вскоре действительно покинул председательский пост. По той причине, что создал собственное крестьянское хозяйство: 60 га земли, техника, полный хлев свиней… Работал днем и ночью. Думал, за такие труды деньги лопатой грести буду, и зачем мне колхоз? Разрываться надвое не смогу, да и что люди скажут, если обделю хозяйство вниманием? Так что и колхоз не бросить, и свои поля запахать-засеять надо. Потому ушел”.

Комбули стреляют первыми

“Близилось 25 марта 1989 года — день выборов депутатов Верховного совета СССР. Вот уж куда я никогда не рвался! Мой друг Владислав Гейба, директор совхоза “Краслава”, хотя и был активным противником коммунизма, в Народный фронт, однако не вступал. Мы уже знали, что два района — Лудзенский и Краславский — объединены в один, 309-й национальный избирательный округ, и в бюллетени заносятся две фамилии кандидатов, один от Лудзы, второй от Краславы. Само собой разумеется, ими должны быть секретари райкома партии — лудзенский Строганов и краславский Дмитриев. Вот Владислав мне и говорит: “Выставляем тебя против Дмитриева!” В порыве эмоций я брякнул: “Да вы что — меня против первого?!” В те времена ведь этот человек в глазах простого народа являлся едва ли не божеством.

Началось выдвижение кандидатов. В Индре, Граверах, Кастулине первый секретарь прошел гладко. Так было принято: первое лицо райкома и глава райисполкома должны состоять в высшем органе власти. Но вот в один прекрасный день мне звонят и сообщают, что комбульцы выдвинули кандидатом Адольфа Лочмелиса. И протокол составлен. Не станешь же теперь брыкаться! Словом, Комбули выстрелили первыми.

А в Лудзе случился и вовсе интересный поворот — кандидатом в депутаты выдвинули зоотехника колхоза им. Кирова, к тому же, беспартийного. Расчет простой: Строганову всего хватает, а против Дмитриева выставили априори проигрышную кандидатуру. Сойдутся два района, и за кого же проголосуют: за первое лицо или за беспартийного зоотехника, даже не главного? Думаю, ответ однозначный — за начальника”.

Коммунисты терпят поражение на всех фронтах

Сидим втроем перед залом. Считают голоса за представителя от Лудзы, вижу, что проходит. Потом за Дмитриева. На миг поднимаю глаза — да-а, маловато рук в зале! Наконец, моя очередь. Не хотелось смотреть, но все же не сдержался. И увидел несколько рук против. Я догадывался, но знать одно, а видеть — другое. Подсчет голосов показал, что я обошел конкурента и остался в списке вдвоем с представителем Лудзы. Начались встречи с избирателями. Дело серьезное, ведь в Москву поедет только один из нас. Людям предстояло сделать выбор. Кто кого: он или я? Ездил и по Лудзенскому району, практически мною руководил Народный фронт. По тактическим соображениям в Краславе принадлежность к этой организации старался не афишировать. Запомнилось собрание в Карсаве. В зале полно народу. Выступает кандидат от Лудзы: мол, верит в Бога, в партии не состоит и так далее. Вижу, не дурак, взывает к ду- шам. Что ж, я тоже за словом в карман не лезу. И вот поднимается с места пожилая дама, задает вопрос: “Вы все говорите так и этак, а каковы лично ваши отношения с Народным фронтом?” “Простые — я состою в нем!” Зал взрывается овацией, мои глаза предательски влажнеют. Понимаю, что в Карсаве коммунистам делать нечего”.

Московские политики шокируют латышей

“Горстка народнофронтовцев в Москве, по сути, ничто не могла сделать на пользу Латвии. Представьте соотношение сил: более двух тысяч депутатов против 48 латвийцев, к тому же члены Народного фронта в явном меньшинстве. Однако идеи де- мократии уже тогда витали в воздухе. Рижский Народный фронт провожал депутатов морем цветов. Я же сел на поезд в Резекне, не стал делать крюк. В Москву все прибыли в приподнятом настроении. Буквально на второй день группу Народного фронта Латвии пригласили на встречу с представителями Москвы. Она проходила в небольшом зале. Собрались ректор и профессура МГУ, мэр Москвы, будущий градоначальник Ленинграда и другие. Рядом со мной, простым колхозным председателем, каждый из них казался едва ли не папой Римским. К нашему великому удивлению, они открыто подбадривали нас: мол, не дергайтесь, мужики, а главное, не сдавайтесь — Советскому Союзу конец, он разваливается. И это говорит не кто-то, а известнейшие представители российской интеллигенции! Мол, Латвия делает правильно, и мы непременно последуем вашему примеру. Так что смело шагайте вперед под своими знаменами, и все будет как надо. Ну, кто в такое мог поверить? Однако это придало нам решимости сражаться: скажем, за это предложение проголосуем, а за это — нет. И даже демонстративно покидали зал. После первого съезда мне предстояло отчитаться перед избирателями. Интерес был огромный. Люди спрашивали, чем я там занимаюсь, и что вообще происходит. Но первым делом хотели знать, что будут иметь лично они — сколько комбикормов, цемента, стройматериалов? Практическая сторона дела была превыше всего, ведь все прежние депутаты непременно выбивали материальные блага. Шли на прием к министру сельского хозяйства, стучали кулаком по столу: мол, давай мне вагон того-то и того-то, и чтоб завтра был на месте!”

Под впечатлением увиденного и услышанного в Москве на одном из собраний в зале Краславского ДК я осмелился заявить: “Возможно, вы упрекнете меня в том, что Народный фронт резко выступает против СССР и существующего строя, но попомните мои слова: Россия, возможно, от- делится раньше, чем Латвия. Что тут началось! Мол, что я несу, совсем больной и так далее… Однако кто-то должен был однажды это сказать”.

Три черных августовских дня, или В тени путча

“Было воскресенье, гуляли свадьбу сына Мариса. Полный дом гостей, и всех надо обеспечить ночлегом. Тех, что поважнее, расселили по апартаментам, ну, а мы со сватом устроились на сеновале. У моей супруги Венеранды всегда было включено радио. Она и услышала рано утром о перевороте в Москве, о том, кто пришел к власти, и о том, что Латвии теперь несдобровать. Слышу, мчится в сарай с криком: “Адольф, переворот, к власти пришли коммунисты!” Мне дважды говорить не надо, первое, что подумал — это конец. Самое малое, светит Сибирь, если не стенка. Ведь я был активистом, причем единственным руководителем района, состоящим в Народном фронте. Дело швах, к тому же голова раскалывается. Прошу у женушки принести 100 граммов, чтоб хотя похмелиться: нутром чую — вот-вот за мной придет “черный ворон”. Переворот стал шоком. Из встреч с другими руководителями знал, что райком располагает списками, и победи путчисты, репрессий не миновать. Куда деваться? В партизаны? У меня ведь два сына, у обоих семьи, жена дома останется. Исчезни я, пострадают они. Словом, продолжал работать и внимательно смотрел телевизор. Облегченно вздохнул лишь после того, как увидел Ельцина на танке. В Москве встречался с ним не раз. Человек он очень импульсивный. Обычно руководители взвешен- ные, дипломатичные. Задашь такому вопрос — ни тебе четкого “да”, ни “нет”, а серединка наполовинку. Если и надо что-то сказать, то только так, чтобы себе не навредить. Ельцин же был полной противоположностью таким лидерам: будет так и не иначе! Держался уверенно, даже демонстративно, говорил абсолютно независимо.

Между тем, республика стояла на пороге войны. Образовались два отчетливо выраженных фронта. Я поддерживал хорошие отношения с председателем колхоза “Адажи” Альбертом Каулсом, который вступил во Вселатвийский комитет спасения. И Дмитриев не преминул мне об этом напомнить. Созвал совещание, рассказал: мол, только что вернулся из Риги, где комитет спасения обсуждал текущие вопросы, и поинтересовался у меня, как я отношусь к факту, что заместитель главы комитета — мой друг Альберт Каулс. Мол, как это понимать: Лочмелис в Краславе сеет смуту, в то время как его приятель Каулс возглавляет комитет спасения. Люди и вправду этого не понимали. Будучи в Адажах, я при всех пересказал Альберту слова Дмитриева и потребовал четкого ответа. Однако не услышал ничего вразумительного, а лишь нечто в таком духе: “Такова необходимость. Да, я все понимаю, отдаю себе отчет, но, может, не имею права всего сказать...”

По моему разумению, расклад голосов тогда был таков, что Альфред Рубикс уже не мог возглавлять Компартию Латвии, поэтому нашли другого кандидата. Каулс подходил как нельзя лучше: образец для сельчан, советник Горбачева, идеальный мужчина, выдающийся оратор. Полагаю, он вполне мог стать первым лицом”.

У медали две стороны

“Орден Трех Звезд является высшей государственной наградой Латвии, присуждаемой за особые заслуги на благо Отечества. Не думал, не гадал, что заслужу ее, и весьма польщен, что мой вклад в восстановление независимости страны удостоился столь высокой оценки. Да, физи- чески за независимость проголосовали депутаты Верховного совета Латвии, однако в своем роде участвовали в этом процессе и мы — представители страны в Верховном совете СССР. Во всяком случае, у нас было больше власти, тем более что меня избрали из двух кандидатов. Депутаты же Верховного совета Латвии Кокориш и Корошевский были единственны- ми — другие кандидатуры не выставлялись. Конституционно латвийскими депутатами считались они, однако начиналось все с нашей группы Народного фронта: вернувшись домой, мы рассказывали, что происходит в Москве, какая каша там варится.

...Довоенная Латвия 39-40-го годов считалась одной из ведущих европейских стран, наряду с Финляндией, Данией и другими. Я был твердо убежден: избавившись от СССР, станем делать широкие шаги по пути роста, и спустя 5-6 лет Латвия снова займет достойное место среди экономически развитых держав. Увы — этого не произошло. Вместе с тем, я не сторонник тех, кто голосит: караул, все разворовано! Это меня задевает. Нет, отнюдь не все у нас воры и стяжатели. Вместе с тем, многие руководители нечестны в работе и политике. Латвии не хватает единства. Многое решает национальный состав, кое-кто в Москве тоже не заинтересован в развитии Латвии, впрочем, так же, как и внутри страны. Все отравлено, жизнь отдает помоями, грязью. С громадным удовольствием и весельем читаю книгу Сармите Кикусте “100 galvas runв…”, вижу перед глазами каждого из упомянутых в ней персонажей. Очень правильно говорят.

Пословица гласит: лучшее блюдо для латыша — его соотечественник. Недавно слушал выступление представителя Эстонии: он не перестает удивляться тому, что наша пресса, телевидение, радио только и делают, что нагнетают страсти — мол, все плохо, всему конец, кругом одно жулье и не миновать развала государства. Он посоветовал заглянуть в эстонскую периодику, где доминируют светлые мысли. Может, подобные наши настроения как раз все и отравляют?

Какой будет Латвия через двадцать лет? Не могу знать, иначе наверняка был бы нобелевским лауреатом…”

Записал Юрис РОГА.